Светотень
Перевод с немецкого: Александра Берлина Fresh Verlag, 2025«Светотень» — роман об искусстве и власти, о творце и тоталитарном государстве, о страхе, соблазне и зле. В центре повествования — судьба великого режиссера Георга Вильгельма Пабста: гения кино, эмигранта, которому пришлось вернуться в гитлеровский рейх. Он еще верит, что не поддастся соблазну сотрудничества с варварским бесчеловечным режимом, что не подчинится никакой другой диктатуре, кроме диктатуры искусства, но он уже сделал свой первый шаг к ловушке, из которой ему не выбраться.
Немецкий и австрийский писатель Даниэль Кельман родился в 1975 году в Мюнхене. Звезда современной немецкой прозы, один из крупнейших современных прозаиков, автор романов-бестселлеров «Измеряя мир», «Ф», «Тилль». Обладатель многих литературных наград, номинант Международной Букеровской премии. Стиль Кельмана сочетает в себе достоверность и точность реализма с идеально отмеренной долей фантасмагории — в этом отношении он наследует давним традициям германской литературы.
«Книга Даниэля Кельмана „Светотень“ некоторое время успешно прикидывается биографическим романом про великого немецкого режиссера Пабста, который снял несколько шедевров, после 1933 года, как все нормальные люди, сбежал в Штаты, но, не прижившись в Голливуде, вернулся в Европу, по семейным делам заехал из Франции в Австрию, не смог оттуда выбраться и в результате снимал кино в Третьем Рейхе до самого конца войны. Понятно, что это крайне актуальный для русского читателя роман, можно сказать — роман-предостережение: мол, приедешь в РФ проведать дементную мать, не успеешь и глазом моргнуть, а уже снимаешь кино под бдительным присмотром Мединского — однако такой способ воспринимать „Светотень“ заметно упрощает книгу: никаких аллегорий Кельман не писал и вообще это ни разу не очередной роман о конформисте или даже не о том, что „коготок увяз — всей птичке пропасть“ (хотя, если хочется, можно прочесть роман и так).
Если говорить про то, что может вынести читатель, то это не очевидные соображения о том, что со злом лучше вообще не иметь дела, а мысль, что иногда в реальности происходит такое, что лучшее, что можно сделать, это забыть эту реальность. Сделать вид, что ничего не было. Я начал с того, что роман прикидывается биографическим, но если залезть в википедию, выясняется, что это не совсем так: судя по всему, у Пабста не было сына, который занимает большое месть в романе, а был другой, рожденный где-то во время войны и о котором в „Светотени“ нет ни слова. И, разумеется, один из главных героев книги, оператор пражского фильма Пабста, тоже, судя по всему, вымышлен, как и большая часть самых ярких эпизодов.
Все эти исторические неточности вместе с идеей забытой реальности и создают то ощущение, которое очаровало меня в этом романе: реальность дробиться и дрожит, она сама по себе нереальна, фантастична, наполовину вымышлена — то ли нами самими, то ли каким-то еще автором (Кельманом? Пабстом? кем-то еще? Точно не Богом, с Богом в этом романе все не очень хорошо). По большому счету это очень набоковская идея — неслучайно Набоков один из любимых авторов Кельмана.
Но на самом деле этот роман следует читать не ради идей — пусть даже набоковских — а ради чистого удовольствия: там есть яркие герои, увлекательный сюжет, моменты, когда слезы наворачиваются на глаза читателя или, наоборот, мурашки бегут по коже... но все-таки вот это чувство иллюзорной реальности... оно дорогого стоит, чего уж там». — Сергей Кузнецов
